Эльфы вернулись, как и обещали, на рассвете. Бережно уложив Айолли, которая так и спала, прижавшись к нему, на мешок и укрыв ее одеялом, Сильвирин слез с мешка и пошел будить Айглена и остальных. Эдайн просыпались и садились у очага, в котором уже снова разгорался огонь, готовясь услышать важные вести. Севернянку никто не растолкал, но говорили достаточно громко, чтобы разбудить.
- Форт охраняют три десятка людей, не больше. Ночью оставляют двоих часовых, одного внизу и одного на башне, - начала свой рассказ Иримэ. - Кроме того, из крепости ведет тайный ход, и черные полагают, что не осталось тех, кто о нем помнит, так что когда мы подошли к закрывающей его решетке, охраны там не было.
- Но тем не менее, ход закрыт, - резонно заметил Мардил.
- Верно, - кивнула Иримэ, - однако запорный механизм, удерживающий решетку, делали при мне.
- Значит, мы все просто проникнем в форт через этот ход, кано? - спросил Айглен. Такой простой, но эффективный план ему определенно нравился.
- Нет, Айглен, это сделаем ты и я, вдвоем. А остальные будут ждать перед воротами, когда они откроются. Фаэлос покажет вам подходящее укрытие, чтобы вас там не заметили.
Предводитель маленького отряда согласно кивнул, и вид у него был весьма довольный. Несмотря на то, что на его долю выпадала самая опасная часть предприятия, он нисколько не боялся, а напротив, был горд.
- Ну и что мы сделаем тридцати черным? - нахмурился Гонхель, который слушал разговор, возясь костром и заваривая квенилас.
- Когда мы туда ворвемся, черных будет уже не тридцать, - подал голос Фаэлос. - А может статься, что нам вовсе не понадобится туда врываться, и мы будем ловить убегающих.
Эти слова эдайн встретили с одобрением. Просто представить три десятка черных, улепетывающих от человека и эльда, было определенно приятно.
После они говорили насчет деревни, но здесь Иримэ только увидела подтверждение того, что ей рассказывал Айглен прошлой ночью, так что ничего нового сказано не было.
- Есть еще один вопрос, - сказал Айглен, когда с планами предстоящей вылазки закончили, - чер... то есть Ломэлоттэ. Если ты не возражаешь, кано, мы завяжем ей глаза и так отведем в наше второе убежище, где она в безопасности нас дождется.
- Ей по ночам очень плохо, - торопливо проговорил Сильвирин, решив все-таки вмешаться. - Она одна там с ума сойдет.
Айглен фыркнул, но свое давешнее "неженку нашел" все-таки не ввернул.
- Тем не менее, мы не может оставить с ней никого оставить, - Иримэ покачала головой, и Сильвирину показалось, что она и сама порядком опасается за северянку. - Но я постараюсь помочь ей, чтобы кошмары не так донимали ее. И да, Айглен, лучше отвести ее в другое убежище.

Айолли проснулась, услышав голоса вернувшихся Иримэ, Фаэлоса и Айглена. Сильвирин удобно устроил ее на мешке и вообще был рядом всю ночь, оберегая ее от нее же самой. Северянка почувствовала теплую благодарность и сама захотела что-нибудь для него сделать.
Говорили о предстоящей вылазке, но Айолли не слушала, потому что ходила умываться. Она чувствовала себя странно. С одной стороны, она не хотела причинять вред своим, а с другой, ей было жаль хитлумцев и особенно Сильвирина. Она боялась за них и ничем не могла помочь.
Вернувшись с улицы, девушка тихонько подошла к очагу и уселась рядом с Сильвирином.

Эдайн тем временем спешно собирались и проверяли снаряжение, так что даже Сильвирин не стремился пообщаться с северянкой, хотя посматривал на нее очень сочувственно. Айглен отдавал какие-то распоряжения практически в тишине. Прежней веселости хитлумцев как не бывало, они были серьезны и переговаривались друг с другом кратко и сугубо по делу. Поскольку все уже поели, к Айолли подошел Фаэлос и протянул ей хлеб, явно принесенный из деревни, свежий и мягкий, но испеченный из непонятно чего, чуть ли не из какой-то травы, и чашку еще горячего квениласа. Остальные, словно не обращая на них внимания, уже вставали и выходили из крепости.
- Ешь и собирайся, - сказала Иримэ, которая тоже подошла и селя рядом с Ломэлоттэ. - Мы отведем тебя в другое убежище, где ты нас дождешься, там тебе будет безопасней.

На Айолли никто не обращал внимания и ей это даже нравилось. Эдайн быстро поели и начали собираться, а Иримэ заявила, что ее отведут в другое убежище. Что ж, наверное, это лучше, чем быть одной в пустой крепости.
- Хорошо, - ответила девушка и принялась за еду.
Такого ужаса она не ела ни разу, но виду не подала. Скорее всего, это единственное, что было в деревне. Квенилас же был совсем не таким, как дома, но очень и очень вкусным.
Собирать северянке было особо нечего и она просто взяла свой мешок.

Иримэ и Фаэлос дождались, пока северянка поест и возьмет свои вещи, и когда она была готова, в крепости они остались втроем - эдайн уже ушли. Им предстояло преодолеть долгий и нелегкий путь через горы, чтобы к середине ночи быть у форта, и Айглен не стал терять время, предоставив эльфам отвести Ломэлоттэ в убежище, а потом догнать остальных.
На выходе к девушке подошел Фаэлос, держа в руках полоску черной плотной ткани.
- Прости, но это необходимо, - мягко сказал он, завязывая ей глаза. После этого Иримэ взяла ее за руку и так вывела из крепости.
Дорога ко второму убежищу шла вверх, сначала по едва заметной тропинке, а потом по скалам и камням, покрытым только мхом, так что не зная, куда идти, отыскать сюда путь по следам было практически невозможно. Они поднимались все выше в горы, много раз поворачивая, так что и запомнить направление вряд ли бы удалось. Наконец все трое оказались перед входом в пещеру, удачно скрытым за выступающим камнем. Здесь Фаэлос снял с Ломэлоттэ повязку.
- Пришли, - сказал он, указывая на вход в пещеру. - Вон там, - он указал вправо и вниз, - есть родник, а внутри запас еды и дров для костра. Теперь пойдем, я перевяжу тебя, и нам пора.

Айолли молча сняла рубашку. Путь в никуда с завязанными глазами дался ей нелегко, но Иримэ крепко держала ее за руку. Ветер в горах был холоднее, а воздух - свежее, так что у девушки иной раз перехватывало дыхание. Поднявшись же, она сощурилась на солнце, привыкая к свету.
Фаэлос возился с ее ранами, а она думала, что просто стоять столбом и молчать неправильно. Надо что-то пожелать, но говорить что-то про победу язык не поворачивался.
- Выживете, пожалуйста, - сказала она, глядя себе под ноги.

- Мы тоже этого очень хотим, - улыбнулся синда, не отрываясь от своего занятия.
Пока Фаэлос перевязывал Айолли, Иримэ встала у входа в пещеру и и затянула плавную и монотонную песню, слов которой было не разобрать, сплетая защитные чары. Она не в полной мере владела этим искусством и никогда по-настоящему ему не училась. Поэтому заклятие было грубым и непрочным, но полтора дня, которые северянке предстояло провести в убежище одной, его должно было хватить. Возможно, оно не защитит ее от кошмаров полностью, но северянке должно стать легче. Когда песня закончилась, в пещере стало удивительно спокойно, и воздух стал, казалось бы, более чистым и прозрачным.
Фаэлос перевязал раны Ломэлоттэ и заново перемотал ребра плотной тканью, а затем пошел к выходу вместе с Иримэ.
- Не переживай так. Обещаю тебе, что мы вернемся. По крайней мере, большинство из нас, - проговорила Иримэ, полуобернувшись к ней, прежде, чем оба эльфа быстрым шагом пошли прочь.

Айолли улыбнулась им на прощание и, расстелив свой плащ, уселась на него, а потом и легла - беспокойная ночь давала себя знать. Девушка лежала, глядя, как снаружи летают птицы и плывут облака. Она чувствовала себя предательницей и одновременно переживала, как там Сильвирин. И Иримэ, и Фаэлос, и остальные... Наконец, когда снаружи стало совсем жарко, ее сморил сон. Она ходила по бесконечным и запутанным коридорам Твердыни, сама не зная, что там ищет. Быть может, она и вовсе ничего не искала, а просто радовалась встрече. Но что-то тянуло за душу, и она наконец поняла, что именно.
- Что мне делать? - спросила она, вглядывая в старое зеркало, висевшее в коридоре. Немыслимо старая деревянная рама была выполнена в виде вьющихся растений, что оплетали сам отражающий овал. - Что, скажи?
Зеркало не ответило, но отражение в нем пропало. Некоторое время Айолли видела только белесый туман, что постепенно соткался в фигуру девушки. У той были резкие черты лица, загорелая кожа и темные волосы, из-под которых виднелись аккуратные острые ушки. Айолли не сразу поняла, кто перед ней, но потом вспомнила рисунок, сделанный одной из Видящих для Черных Хроник. Аллуа. Одна из эллери ахэ, говорят, даже выжившая. Немудрено, раз само ее имя означает "жизнь".

*вторую часть чуть попозже напишу)))*

Маленький отряд быстро двигался через горы. Айглен торопил своих людей, то и дело беспокойно поглядывая по сторонам, силясь увидеть приближающихся эльфов. Иримэ и Фаэлос присоединились к ним уже на перевале, который был эдайн хорошо знаком, и которым они часто пользовались. Коротко кивнув предводителю хитлумцев, Иримэ пошла первой, а Фаэлос остановился, дожидаясь, пока остальные пройдут, и встал в хвосте отряда. Места здесь были глухие и безлюдные, этими тропами не ходили ни вастаки, ни черные, да и деревенские жители редко здесь появлялись, но говорили мало. Относительно того, чем занимались эти люди раньше, нынешнее предприятие было чистым безумием и огромнейшим риском, но теперь, когда с ними был один из самых прославленных военачальников, все было иначе. Однако тридцать черных - это все равно тридцать черных, и присутствие Иримэ не делало их всех чудесным образом великими героями из легенд. Но, к их чести, эдайн не выказывали страха, они были решительны и сосредоточенны.
Как и предполагалось, к середине ночи они добрались до небольшого форта в предгорьях, очень похожему на тот, который служил пристанищем отряду Айглена, разве что целому. В узких окнах уже не горел свет, и только два факела были видны в темноте - один на крыше, другой - у ворот. Фаэлос сделал знак "своей" части отряда, и они ушли в вбок, огибая крепость. Иримэ проследила, как эльф и люди спрятались под тенью лежащих неподалеку огромных каменных глыб, между которыми пробивался низкий кустарник, а затем вместе с Айгленом направилась в другую сторону, отходя подальше, к выходу длинного подземного хода. Айглен нес в руках короткий железный лом, которым зимой разбивают снег, который он передал Иримэ, когда они добрались до удачно спрятанной в небольшой ложбинке входной решетке. Иримэ взяла инструмент и, просунув руку через прутья, потянулась вверх. Она знала этот механизм, и знала, как отодвинуть железную пластинку, стопорящую блоки, чтобы решетку можно было поднять. Она провозилась так пару минут, и наконец ей удалось. Иримэ выпрямилась и, отбросив лом, достала из сумки плотный платок, которым заматывала лицо по время перехода через Анфауглит. Сейчас она поступила так же. Если ее искали долгое время, все черные должны были знать хотя бы словесное описание того, как она выглядит, а объявлять о своем возвращении открыто в ее планы пока не входило.
Лалвендэ и Айглен вместе взялись за решетку и, приложив определенные усилия, подняли ее вверх, и теперь путь был свободен. Ход был узким, но хотя бы не таким низким, как тот, по которому Иримэ и Айолли перебрались через горы, поскольку был рассчитан на эльфов. Внутри было очень темно, и Айглену иногда хотелось взяться за одежду нолдэ, чтобы не отстать, но он подавлял в себе это желание, считая такой жест дурацким и трусливым.
Ход закончился в подвале, который был, разумеется, пуст и служил погребом. Практически ощупью Иримэ пробралась между мешками с припасами к вертикальной лесенке, оканчивающейся люком. Судя по всему, черные и в мыслях не держали, что кто-то может попробовать подобраться к ним этим путем, поэтому люк был открыт, и нолдэ легко подняла его одной рукой, а в другой, ловко балансируя на лесенке, она уже держала позаимствованный недавно у орка короткий нож.
Крышка люка неслышно поднялась, но один из черных, спавших внизу, все же поднял голову - видимо, ему не спалось, или сработало чутье. Впрочем, он ее очень быстро уронил, поскольку нож пролетел по воздуху и вонзился ему в горло. Иримэ не теряла больше времени и сразу же выпрыгнула из люка, а за ней выбрался Айглен. Кто-то еще из воинов Твердыни проснулся и даже успел вскрикнуть, прежде, чем удар меча оборвал его жизнь. Кто-то умирал во сне, кто-то успевал вскочить и потянуться к оружию, но итог для всех был один. Иримэ было донельзя противно убивать спящих, но другого выхода не было, и даже раньше, когда война была совсем другой, никто не доводил понятия о чести до такого абсурда, чтобы предупреждать противника, если застал его врасплох.
Сверху уже слышались окрики и топот ног по лестнице, но осталось только десять мертвых тел.
- Айглен, открывай ворота! - крикнула Иримэ и переместилась к винтовой лестнице, по которой уже спускался первый из черных.
Адан же действительно споро отодвинул тяжелый засов и распахнул ворота, после чего набросился и зарубил часового, их охранявшего.
Иримэ ловко увернулась от первого предназначенного ей удара и ответила, распоров живот черному, который еще не успел впрыгнуть со ступенек. Противники имели преимущество, поскольку стояли выше, но лестница была узкой, и они вынуждены были спускаться по одному. Потеряв так троих, воины Твердыни отошли назад, предоставив нежданно появившемуся врагу самому атаковать лестницу.
Но Иримэ не спешила пока лезть вперед. Сперва она потянулась своим сознанием к разуму Фаэлоса, сообщив тому "Гонхеля и Алагоса оставь снаружи". Тот мысленно кивнул. Спустя еще несколько мгновений остальные эдайн ворвались внутрь. Наверху были заперты еще семнадцать черных, и расклад, казалось бы, был совсем не в пользу Иримэ и ее маленького отряда. Тем временем некоторые из воинов Твердыни вылезли на крышу и по веревкам пытались спуститься вниз, чтобы зажать противников с двух сторон. Но двое эдайн, спрятавшихся за камнями, отлично видели темные фигуры в слабом свете факела и стреляли без промаха. Когда еще четыре тела упали, достигнув земли уже мертвыми или же живыми. но неспособными сражаться, попытки спуститься прекратились. Иримэ подошла у открытым воротам и убедилась, что Гонхель и Алагос снова засели за камнями строго напротив них.
Иримэ взяла у Рандира щит и, прикрываясь им, двинулась вверх по лестнице. Разумеется, в щит тут же воткнулась пара стрел. Один из наконечников прошил его насквозь и оцарапал ей руку, но на это нолдэ не обратила внимания. Сзади ее прикрывали Айглен и Мардил, а остальным просто негде было уместиться на узкой лестнице. Атака уменьшила количество противников на еще на троих, но главное, они все-таки ворвались в зал на втором этаже. Теперь, когда эдайн и эльфы быстро рассредоточились по залу, стрелять стало неудобно, и в распоряжении сражающихся остались только мечи. Схватка была недолгой, но ожесточенной. Обе стороны действовали слаженно и умело, но преимущество определенно было на стороне нападающих, несмотря на то, что их было меньше. Под конец кое-кто пытался пробраться мимо эдайн, чтобы убежать по лестнице или же наоборот подняться на крышу, чтобы спуститься по веревке, но снаружи их поджидали Алагос и Гонхель.
Небо на востоке еще не начало светлеть, когда все воины Твердыни были мертвы. Мардил и Рандир были ранены, и последнего даже пришлось отнести подальше и оставить в укромном месте, но больше потерь не было.
Маленький отряд спешно выдвинулся вниз по склону, в сторону деревни.

С виду казалось, что деревня мирно спит, но на самом деле это было совсем не так. Нигде не горел свет, и не слышалось ничего, кроме обычных ночных звуков, но некоторые хитлумцы, которых прошлой ночью предупредили Иримэ и Фаэлос, бодрствовали. Кто-то попрятался на всякий случай в подвалах домов, а кто-то сидел, держа наготове ножи и топоры, чтобы при случае помочь благому делу.
Здесь Айглен не хотел прятаться, и Иримэ, в общем, была с ним согласна. Эдайн прошли по деревне и постучали в те двери, где их ждали, таким образом собрав еще два десятка человек. Дома вастаков стояли в центре деревни, и они подошли к ним со всех сторон, не таясь и с зажженными факелами. Айглен выкрикнул старинный боевой клич, ставший символом для тех, кто поднял оружие в безнадежной борьбе за свою землю, и его подхватили остальные.
- Аурэ энтулува! - выкрикивали его воины, а затем и хитлумцы из деревни.
Вастаков, не успевших еще опомниться, вытаскивали из домов, а тех, кто успевал схватиться за оружие и оказать сопротивление, убивали на месте. Вскоре на площади образовалась толпа сбившихся в кучу испуганных людей. С захватчиков мигом слетели вся спесь и самодовольство, и они с ужасом смотрели на хитлумцев, от которых зависела сейчас их судьба. А намерения у тех явно были недобрые. На площади собирались остальные жители, которые не решившись помочь Айглену и его отряду, все же вышли посмотреть на происходящее.
Вклинившись в толпу вастаков, Айглен и Сильвирин вытащили около полутора десятков светловолосых и белокожих женщин - жен и служанок вастаков, которых тут же отпустили. Некоторые из них прижимали к себе детей.
Когда в центре площади остались только вастаки, в толпе эдайн раздались крики. Многие требовали убить их всех прямо сейчас. Люди потрясали топорами и вилами, грозя учинить расправу, если на это не решится Айглен. Тот слушал многоголосый гул моча, а затем, когда люди уже готовы были ринуться вперед, поднял руку вверх в предупреждающем жесте и заговорил:
- Нет, - голос его был негромким, но толпа тут же притихла, прислушиваясь. - Всех взрослых мужчин повесить вдоль дороги, остальные могут выметаться прочь, - отчеканил адан.
Иримэ не хотела вмешиваться и понимала, что в таких методах ведения войны нет вины Айглена, ведь он просто не видел иного. Однако молчать она более не могла.
- Стойте! - она вышла вперед, отодвинув в сторону Айглена. - Вы повторяли слова Хурина, славнейшего и благороднейшего из вождей эдайн, и никто из вас не посмеет творить орочье дело его именем, - тишина на площади стала совсем полной и почти физически ощутимой. Люди смотрели на нее не отрываясь, и никто не подумал спросить, кто эта эльдэ с замотанным лицом, так что видны были только глаза - светлые и очень яркие, словно светящиеся. Даже со стороны сгрудившихся в кучу вастаков утихли плач и всхлипы. - Есть здесь деревенский староста? - вопросила Лалвендэ.
Крепкий мужик лет пятидесяти вышел вперед и почтительно, но с достоинством, поклонился. Видимо, местные эдайн посчитали, что если эта эльфийка заставила замолчать командира эдайн, остальным также следует ее уважать.
- Укажи, кто из этих людей, - она сделала широкий жест рукой, показывая на вастаков, - является воинами и носит оружие. Их следует убить сейчас же.
Староста стал поочередно показывать на разных вастаков, причем по нему было ясно видно, что он не лжет и не называет непричастных. Каждого, на кого показывал хитлумец, вытаскивали из толпы и убивали, перерезав горло. Некоторые вастаки молчали, но многие осыпали врагов проклятиями. Иные со слезами на глазах молили о пощаде или клялись, что их назвали по ошибке. Несколько человек пытались бороться, отталкивая от себя хитлумцев и нанося им удары кулаками, но вскоре и они отправились на Пути. Вместе с воинами свою смерть нашел и вождь вастаков, правивший этой деревней. Когда с этим было покончено, Иримэ продолжила:
- Женщины могут вернуться в свои дома и взять все, что смогут унести, кроме оружия. А к рассвету ни одного из вас не должно быть в этом селении.
В толпе местных снова раздался гомон недовольства, но Лалвендэ легко перекрикивала его - впрочем, когда она начала говорить, голоса снова стихли.
- Айглен, сын Бронвэ, защитник этих земель, освободил ближайший к вам форт от черных, и эти трусливые шавки не смогут более вам докучать, ибо не чувствуют поддержки. Они не враги вам, потому что называться врагами не заслуживают. Не пачкайте руки в их крови и не уподобляйтесь гламхот.
Она взглянула на Айглена, который явно был недоволен и угрюмо молчал, но ничего не сказала. Этот разговор состоится потом, когда вокруг не будет столько лишних ушей.
Тем временем женщины вастаков бегом бросились в дома, несомненно, обрадованные, что их не сожгут, и стали выносить вещи - в основном одежду и еду. Еще не рассвело, когда длинная процессия испуганных и лишенных дома людей протянулась по дороге прочь от деревни. Хитлумцы провожали их бранью и улюлюканьем, мальчишки еще долго бежали за ними, кидая в них комья грязи. Но напасть не решился никто, и большего Иримэ от них не требовала. Когда последние их вастаков скрылись из виду, отряд Айглена растворился в предрассветных сумерках.
Анар уже поднимался над дальними горами, когда они вернулись за Рандиром. К счастью, тому не стало сильно хуже, но идти он не мог, и пришлось соорудить ему носилки, которые взяли Иримэ и Фаэлос. Назад отряд шел гораздо медленней, поскольку люди устали после боев и бессонной ночи, впрочем, они держались хорошо, и никто не жаловался.
По дороге Айглен поравнялся с Лалвенлдэ.
- Почему ты потребовала, чтобы мы отпустили этих кровопийц? - негромко спросил он.
- Потому что иначе вы стали бы кровопийцами сами. Они удерживают свою власть силой, и смерть тех, что не держит оружия, не принесет вам никакой пользы.
- Знала бы ты, что они творят с народом Хадора, - покачал головой адан. - Они забирают у нас все и жируют, когда нам остаются крохи. Мы работаем на них почти всю неделю, так что у нас нет сил и времени обрабатывать ту землю, которая еще причитается нам. Они позволяют себе любые зверства, насильно забирают себе наших женщин и обращаются с ними хуже, чем со скотиной. Вастак может убить или ограбить любого из нас и не понесет никаокго наказания. За это люди хотят мести, и они имеют право ее увидеть.
- Мы и так достаточно отомстили, избавив эти места от тех, кто действительно был опасен. А ты, - нолдэ понимающе улыбнулась, - обрел славу и заставил врагов себя бояться, не став при этом таким же, как они. Гордись этим, а не жалей, что убил слишком мало людей. Мало бороться за свою землю, нужно еще суметь остаться человеком, иначе в конце вы променяете одно зверье на другое.
- Как скажешь, кано, - Айглен кивнул, но Иримэ видела, что он, может быть и согласен, но ему нужно время на размышления, чтобы понять другой образ мыслей и другие принципы. А сама она понимала, что почти невозможно среди всего этого оставаться чистым и благородным и что рано или поздно она сорвется и сотворит что-нибудь подобное тому, что предложил Айглен, а то и похуже. Но то был не повод сдаваться сразу, так же, как не повод переставать бороться если дело безнадежно. Не повод говорить эдайн почаще те вещи, о которых они уже почти забыли.
Отряд вернулся в крепость в конце дня, уже под вечер, поскольку приходилось останавливаться, чтобы дать эдайн отдохнуть и обработать раны Мардила и Рандира, а также мелкие царапины, которые получили практически все.
Оказавшись наконец в стенах полуразрушенного форта, Иримэ подозвала к себе Сильвирина и отправила его за Айолли, после чего практически без сил опустилась на соломенный матрас. Раны и истощение давали о себе знать, и нолдэ чувствовала себя смертельно уставшей, хотя еще несколько минут назад никто не смог бы по ней этого сказать.

Сильвирин появился на пороге пещеры, когда солнце уже клонилось к закату, и его лучи окрашивали каменные стены темно-золотым и розовым. Парень был явно горд собой и своими соратниками, хотя и выглядел уставшим. На лбу у него былв рассечена кожа, но кровь уже перестала идти, а в целом он был невредим.
- Айолли, - окликнул он северянку. - Как ты? Мы вернулись с победой и никого не потеряли.

Время текло медленно. Казалось, даже медленнее, чем когда Айолли ждала своего конца, а он все никак не приходил. Девушка обошла всю пещеру вдоль и поперек, изучила все трещины на стенах и потолке, а под конец и вовсе выбралась наверх и нашла птичье гнездо. Еще она пела, сперва мысленно, потом, тихонько вслух. Песни были простые, те, что она слышала еще дома, на Севере. Айолли как раз закончила одну песню и еще не успела начать другую, когда ее окликнул Сильвирин. Он вернулся, когда и собирался, но девушке все равно казалось, что его не было слишком долго. Он явно вымотался, а его лоб был покрыт запекшийся кровью. Не говоря ни слова, Айолли подошла к нему и крепко обняла, насколько позволяли ее раны.

Сильвирин обнял северянку за плечи, осторожно, чтобы не потревожить ребра и, наклонив голову, поцеловал ее в макушку.
- Сильно волновалась? А кошмары больше не снились? - спросил он, не торопясь отпускать ее от себя.

- Нет, - она помотала головой. - Не снились. Но волновалась, да.
Впрочем, это было видно и так. На глаза внезапно выступили слезы, хотя она совершенно этого не ожидала.

- Ну чего ты? - хитлумец тепло улыбнулся и, все еще прижимая Айолли к себе, погладил ее по волосам. - Все уже хорошо, все живы. Только Рандир и Мардил ранены, но они поправятся. Сейчас пойдем у нашим, только вот... - он вздохнул. - Фаэлос умотался совсем, давай я тебя попробую перевязать. Будет не как в прошлый раз, честно.

- Сам же умотался, наверное. - Она улыбнулась и перевела взгляд на его лоб. - Тебе тоже надо рану обработать.

- Ну я все-таки не двое суток по горам бегал, - хитлумец тоже улыбнулся и покачал головой, - и к тому же, когда пришли, успел уже немного отдохнуть. А, это, - он пощупал пальцами лоб, - а я уж и забыл, ерунда же...

- А-а, ну ты как хочешь... А то я могу сделать. - Она помолчала и огляделась. - Тогда, может, тут и перевяжемся? А то смотреть опять будут... У меня и еда еще осталась.

- И правда, лучше здесь, - согласился Сильвирин, помогая Айолли снять рубашку, - хотя там всем и не до нас сейчас... с другой стороны, никому нет дела до того, когда мы вернемся.

Рыжеватые лучи заходящего солнца позолотили ее кожу и Айолли с удивлением заметила, что у нее есть веснушки. До этого как-то не обращала внимания.
К вечеру похолодало, но после жаркого дня это было даже приятно. А еще приятно было стоять вот так, никуда не торопясь и ни за кого не беспокоясь. Однако кое-что ее все же глодало.
- А они...быстро умерли?

Сняв с северянки рубашку, Сильвирин размотал повязки и принялся бережно смазывать раны мазью. У него действительно выходило лучше, чем в прошлый раз, так что он почти не причинял ей неудобств.
- Кто? Черные? - переспросил он. - Да, очень быстро. Все длилось меньше часа, наверное.

- Это хорошо, - отозвалась она.
Раны почти не болели. То ли заживать начали, то ли Сильвирин приноровился, то ли все вместе.
- Ты мог бы быть целителем, - заметила Айолли. - У тебя хорошо получается.

- Вряд ли, - хмыкнул хитлумец. - Но я очень стараюсь не делать тебе больно и рад, что получается.

- Как странно, - задумчиво произнесла Айолли. - Если бы мне месяц...нет, два назад сказали, что я буду переживать за южанина и даже дам себя перевязать. я б, наверное, не поверила. Бывает же...

- А я бы не подумал, что с кем-то из чер... из северян буду вот так целыми днями болтать обо всем на свете, как будто мы и не воюем вовсе... - тем временем Сильвирин закончил с мазями и стал перематывать ей ребра. - Так нормально или слабее? И еще я ведь тоже за тебя боялся, думал, ты здесь и правда с ума сойдешь...

- Нет, все хорошо. - Она улыбнулась ему. - Нет, с ума-то не сойду. От этих снов никакого вреда уже нет, просто очень страшно. Но кано Иримэ спела заклятную...заклинательную песнь и все было хорошо.
Она снова немного помолчала.
- А как же вастаки? Неужели они без наших совсем воевать не могут?

- Могут они воевать, но плохо, - Сильвирин усмехнулся, - без черных им тяжко было бы, и они бы так не наглели. А если бы у нас было кому им дать отпор - то их вообще бы не осталось. Но уж за этим они следят...
Он закончил с перевязкой и помог Айолли надеть назад рубашку, а затем снова обнял ее и потянул за собой, а сам уселся на лежащую в углу солому, на которой предполагалось спать.
- Во всяком случае, вастаков мы погнали, и они нескоро здесь снова объявятся.

- Они это так не оставят, - заметила Айолли, устраиваясь рядом. - Наши то есть. Они найдут вас.
Она прижалась к нему и какое-то время сидела молча, обдумывая появившееся в голове решение.
- Я служила Сумрачному и умею отводить глаза, - тихо сказала она наконец. - Если их будет много, то получится вряд ли, но я попробую.

- Пока что они даже близко к нам не подходили, - Сильвирин явно не разделял ее беспокойства. - К тому же, мы следим за окрестностями, и если черные к нам подберутся - дадим бой или сменим убежище, - он повернул к Ломэлоттэ голову, так что их лица почти соприкасались. - Но твои умения все равно будут полезны в случае чего.

- Вы еще не убивали тридцать человек зараз и с вами не было кано Иримэ, - покачала головой Айолли. Это так никто не оставит. - Она опустила глаза. - Я не буду убивать своих, но могу помочь вам уйти, если что.

- Никто из черных не ушел, да и в деревне ее никто не узнал, так что дело только в тридцати черных, - хитлумец улыбнулся. Похоже, его все так же не волновала нависшая над их отрядом опасность. - Но на войне приходится рисковать, иначе ничего не добьешься.